- Деточка, Вы уверены, что Вас стоит так туго шнуровать? Вы и так среди всей этой толпы барышень самая тоненькая, - обеспокоено спрашивает няня, затягивая шнуровку на корсете. В ответ ей только упрямое молчание, и женщине остаётся только вздохнуть, прежде чем затянуть свою воспитанницу в тканевые тиски.
Узловатые шершавые пальцы ловко поправляют ткань, чтоб не выбивалась, разглаживают бельё под корсетом и снова тянут, чтобы затянуть до тех самых девятнадцати дюймов, до которых остальным девицам надо пару месяцев голодать, а потом страдать в гардеробной, пока кто-то из мужчин будет пытаться утрамбовать их тела в корсет. Остальным, но не Айрин.
- Не имея пышных форм приходится довольствоваться тем, что есть. И моё преимущество - это тонкая талия, - улыбается Айрин и демонстративно обхватывает ладонями затянутую талию. - Если бы, няня, Вы так не боялась меня затягивать, то можно было бы ещё на пару дюймов сделать меньше, но...
- Маленькая мисс сейчас же замолчит и продолжит одеваться, иначе я доложу Вашему отцу, что Вы учиняете бунт! - Няня с оскорблённым видом протягивает молоденькой девушке сорочку, ожидая пока тихо рассмеётся и соизволит поднять руки, чтобы нырнуть в ткань. - Вы же знаете, что Ваш отец не хочет, чтобы Вы слишком уж уходили в моду Лондона, ведь, - переходит няня на заговорщицкий шепот, - дочь посла Кореи должна уважать традиции своей родины.
- Я знаю, как отец скучает по ханбокам, знаю. - Айрин подтягивает на талию одну из нижних юбок, после чего складывает руки на груди. - Но и здесь нас, людей пришедших с Востока, и без привычной нам одежды замечают. Так что какой смысл? - склоняет голову и блуждающим взглядом водит по комнате, не находя ничего, за что можно было бы зацепиться. - Это всё равно, что среди белого дня с факелом в руках кричать, что мы чужие здесь.
Няня качает головой и крепит турнюр. Когда она пришла в этот дом ещё совсем молоденькой дурочкой, то свёрточек с неимоверно тихим ребёнком ей показался очень милым. Сейчас же тишина в исполнении Айрин хуже бури, которая вот-вот должна набрать обороты.
- Знаете, я сегодня в холле слышала разговоры о том. что Вам сегодня покажут фотографию Вашего жениха. Поговаривают, что лучшей партии Вам не сыскать, - Тягостное молчание снова прерывается словоохотливой женщиной, которой всегда есть, что поведать. Она уверена, что эта новость точно отвлечёт молодую госпожу от назойливых мыслей. - Правда, чудесно? Замужество - предназначение женщины. Как хорошо бы было, если бы мне поручили воспитывать Ваших малышей и...
Айрин растерянно переводит взгляд на няню и едва заметно сглатывает: не то, чтобы она не догадывалась об этом, но это кажется так скоро, да ещё и брак по договорённости. Хотя, впрочем, на что ей было надеяться? Отец всегда был за то, чтобы Айрин вышла замуж за корейца и не смешивала корейскую кровь с какой-либо ещё. Отец до сих пор верит, что часть их корейское происхождение всё так же неприкосновенно, словно они до сих пор живут в Корее.
Айрин тяжело опускается на стул у зеркала, пока щебечущая няня начинает возиться с её волосами, решая, как лучше их заколоть. Густые локоны водопадом рассыпаются по плечам, по щётка вычёсывает их, вынуждая погрузиться в почти медитативное состояние своей монотонностью. Айрин прикрывает глаза, сжимая руки в замок, чтобы вернуть себе спокойствие, а затем задаёт вопрос, который тревожит её юное сердце едва ли не в первую очередь:
- А он очень стар?
- Что Вы! Ваш одногодка, и, говорят, не глуп, весьма не глуп! - радостно делится няня, выдавая сотни теорий, каков же будущий кавалер её воспитанницы. Айрин чувствует, как ей становится немного легче и снова замолкает на долгое время.
Узловатые шершавые пальцы ловко поправляют ткань, чтоб не выбивалась, разглаживают бельё под корсетом и снова тянут, чтобы затянуть до тех самых девятнадцати дюймов, до которых остальным девицам надо пару месяцев голодать, а потом страдать в гардеробной, пока кто-то из мужчин будет пытаться утрамбовать их тела в корсет. Остальным, но не Айрин.
- Не имея пышных форм приходится довольствоваться тем, что есть. И моё преимущество - это тонкая талия, - улыбается Айрин и демонстративно обхватывает ладонями затянутую талию. - Если бы, няня, Вы так не боялась меня затягивать, то можно было бы ещё на пару дюймов сделать меньше, но...
- Маленькая мисс сейчас же замолчит и продолжит одеваться, иначе я доложу Вашему отцу, что Вы учиняете бунт! - Няня с оскорблённым видом протягивает молоденькой девушке сорочку, ожидая пока тихо рассмеётся и соизволит поднять руки, чтобы нырнуть в ткань. - Вы же знаете, что Ваш отец не хочет, чтобы Вы слишком уж уходили в моду Лондона, ведь, - переходит няня на заговорщицкий шепот, - дочь посла Кореи должна уважать традиции своей родины.
- Я знаю, как отец скучает по ханбокам, знаю. - Айрин подтягивает на талию одну из нижних юбок, после чего складывает руки на груди. - Но и здесь нас, людей пришедших с Востока, и без привычной нам одежды замечают. Так что какой смысл? - склоняет голову и блуждающим взглядом водит по комнате, не находя ничего, за что можно было бы зацепиться. - Это всё равно, что среди белого дня с факелом в руках кричать, что мы чужие здесь.
Няня качает головой и крепит турнюр. Когда она пришла в этот дом ещё совсем молоденькой дурочкой, то свёрточек с неимоверно тихим ребёнком ей показался очень милым. Сейчас же тишина в исполнении Айрин хуже бури, которая вот-вот должна набрать обороты.
- Знаете, я сегодня в холле слышала разговоры о том. что Вам сегодня покажут фотографию Вашего жениха. Поговаривают, что лучшей партии Вам не сыскать, - Тягостное молчание снова прерывается словоохотливой женщиной, которой всегда есть, что поведать. Она уверена, что эта новость точно отвлечёт молодую госпожу от назойливых мыслей. - Правда, чудесно? Замужество - предназначение женщины. Как хорошо бы было, если бы мне поручили воспитывать Ваших малышей и...
Айрин растерянно переводит взгляд на няню и едва заметно сглатывает: не то, чтобы она не догадывалась об этом, но это кажется так скоро, да ещё и брак по договорённости. Хотя, впрочем, на что ей было надеяться? Отец всегда был за то, чтобы Айрин вышла замуж за корейца и не смешивала корейскую кровь с какой-либо ещё. Отец до сих пор верит, что часть их корейское происхождение всё так же неприкосновенно, словно они до сих пор живут в Корее.
Айрин тяжело опускается на стул у зеркала, пока щебечущая няня начинает возиться с её волосами, решая, как лучше их заколоть. Густые локоны водопадом рассыпаются по плечам, по щётка вычёсывает их, вынуждая погрузиться в почти медитативное состояние своей монотонностью. Айрин прикрывает глаза, сжимая руки в замок, чтобы вернуть себе спокойствие, а затем задаёт вопрос, который тревожит её юное сердце едва ли не в первую очередь:
- А он очень стар?
- Что Вы! Ваш одногодка, и, говорят, не глуп, весьма не глуп! - радостно делится няня, выдавая сотни теорий, каков же будущий кавалер её воспитанницы. Айрин чувствует, как ей становится немного легче и снова замолкает на долгое время.
- А что, раз не глуп, и об этом все говорят, так значит некрасив?
Няня переполошенно охает, выпускает волосы из рук, и пускается в подробные описания всех слухов, что до неё доходили.
- И мил, и вежлив, а как галантен, - старательно щебечет она. - От него в восторге все посетительницы дома посла...
- Что, бабник? - охает Айрин, начиная подниматься.
- Да что вы, маленькая мисс! - няня в ужасе хватается за грудь, потом за воспитанницу, прижимая её обратно к стулу, затем тянется за графином, наливая два стакана воды. - Вот, переволновали вы, так и страхи вам дождь навеял. Солнце бы поскорее тогда и маленькая мисс на прогулку поедет, да отвлечётся, да и время-то быстро пролетит, и молодой господин приедет...
Глотая воду под рассеянным вниманием няни, Айрин всё ещё хмурится, но желание делиться мыслями пропало. Нужно будет спросить у сестры, что там о нём кухарки болтают.
- И не смей приводить эту девку в мой дом! И это исчадие в её животе! Вон!!!
ДжунХо коротко рычит, неуклюже поднимается на ноги и орёт в ответ:
- Меня ничто не заставит ступить и один шаг назад в этот... этот... - запинается, плюёт на пол, и просто сжимает кулаки. Потом под очередной набор резких реплик из кабинета, резко разворачивается к выходу и летит по коридорам прочь.
На парадном крыльце он притормаживает возле развалившегося на ступенях ДжунМён, тоскливо поглядывающего на редкие облака и пока ещё холодное солнце.
- Хён-ним сбегает? - ДжунМён спрашивает небо.
ДжунХо вздыхает, мотает головой и нервно пинает ступень.
- Я должен, так что я не сбегаю. Это мой сын, ДжунМён-а.
- И мой племянник, - как бы между прочим замечает ДжунМён. - А ещё у него есть бабушка, дедушка и много доверенных слуг семьи...
- Ты сам слышал - нет у него никого, кроме меня теперь! - перебивает ДжунХо, и проводит по лицу ладонями.
- Есть я, - упрямит младший, не отводя взгляда от синевы сверху. - А у тебя - долг перед семьёй...
На этот раз его прерывает подзатыльник, и ДжунМён сваливается в лужу, оставшуюся от утреннего дождя.
- Ты теперь этот долг! Теперь я на правах второго сына, так что мой долг выполнен, - шипит на него ДжунХо, кривится от досады и отворачивается.
ДжунМён, морща нос, аккуратно поднимается, бесполезно отряхивается, и осторожно кидает взгляд на хёна.
- Я не хотел, хён-ним. Я просто пытался стать тебе полезным, - тихо бормочет под нос.
ДжунХо долго молчит, пока донсен теребит свою заляпанную одежду, вздыхает. Оглядывает стены родного, но такого опостылого дома.
- Дай тебя обнять.
ДжунМён приближается медленно, но не колеблясь. Вжимается в плечо хёна лбом, вцепляется в ткань на спине, и зажмуривается.
- Я никогда на тебя не сердился, - бубнит ему в макушку ДжунХо. - Меня всегда доставал отец, а место наследника ты заслежил честно. Это мой выбор. Нелегкий, но мой.
Раскачивается из стороны в сторону, прямо как в детстве, когда за окном гремела гроза и гасли все свечи от сквозняка.
- И теперь я не часть этой семьи. От меня зависят другие, а эта дверь захлопнулась. Ты сильный, ДжунМён-а, ты со всем справишься, - уверенно продолжает хён.
От ДжунМёна раздается короткий задушеный всхлип, он в последний раз крепко обнимает брата и резко отстраняется.
- Пиши моему слуге - отец не додумается, что у него моя корреспонденция. И я жду хотя бы одного визита.
ДжунХо слабо улыбается и ерошит ему волосы. Делает шаг назад, другой, нащупывает за спиной створку ворот, и тихо ускользает, как не было его.
ДжунМён сглатывает ком в горле, закашливается, и заставляет себя отвернуться, направляясь к себе в комнату. Нужно переодеться, приготовиться к разговору с отцом за обедом, потом урок с учителем этого треклятого английского, что его заставили изучать на следующий же день, как хён признался отцу, кому принадлежит его сердце. Затем - сборы в Лондон, продолжающиеся уже вторую неделю.
И нервное ожидание первого письма, что ему когда-нибудь передадут прямо перед сном, запрятав между тарелок на подносе с полуночным чаем, когда он вынужден в очередной раз засиживаться с трактатами до рассвета.
До Лондона ещё двенадцать часов пути, но Тао уже готов проклясть свою неспособность телепортироваться. Естественно, он мог бы ускорить процесс одним щелчком пальцев, но уверенность, что должна произойти судьбоносная встреча, заставляет оставаться в этом временном отрезке дольше. Тао поправляет воротник рубашки, желая поскорее оказаться в и принять ванную, ибо прекрасиями интерьера вагонов в викторианском стиле уже сыт по горло и уже как-то не до роскоши - Тао банально устал.
На следующей станции обещают стоянку в четверть часа, отчего становится немного легче. Затёкшие мышцы требуют разминки, и оттягивать момент для этого момент Тао не собирается. Он уже отработанным движением руки открывает дверь купе своего купе и выходит на улицу, потягиваясь явно с большим усердием, чем должен джентльмен. Но становится как-то наплевать, учитывая,что внешность самого Тао изначально не способствовала его становлению истинным английским лордом с хорошим воспитанием - разрез глаз не тот, говор не тот, цвет кожи не тот. Всё не так, как должно быть.
Иногда становится смешно от всех этих вопросительных взглядов в его сторону, но Тао ограничивается ухмылкой и продолжает делать наклоны со стороны в сторону. Когда тело снова приходит в норму и перестаёт ощущаться, как чужое, он присаживается на ступеньку в купе и позволяет себе погреться на мартовском солнышке.
Путь из Китая долог и утомительный, и Тао думает, что в этом веке слишком много Европы для него и пора вернуться к истокам, но каждый раз, когда надеется осесть в какой-то из стран хотя бы на пару лет,его снова тянет сюда.
- Простите, но у Вас не найдётся сигары? - Тао лениво переводит взгляд с местных пейзажей на просящего и едва заметно вскидывает бровь: молодой человек невысокого роста со стаканом чая в руке выглядит взъерошенным и смертельно уставшим, и его немного жаль. Тао надеется,что тот не принимает опиум, ибо эта штука весьма губительна и...
- Нет, не люблю табак, - отвечает он, понимая, почему этот молодой человек подошел именно к нему: кореец. И в голосе его звучала такое ожидание, когда он смог себе позволить себе заговорить на родном языке, что Тао даже успевает почувствовать отголоски симпатии к нему. - Далеко едете?
- В Лондон, к невесте, - коротко отвечает незнакомец, делая небольшой глоток чая, после чего оттягивает ворот рубашки и чуть ослабляет узел галстука. - Дочь посла Кореи, может, слышали о ней?
Тао неоднозначно кивает, после чего двигается немного в сторону, позволяя "жениху" присесть рядом.
- Так невежливо с моей стороны, - суетливо говорит тот, присаживаясь вполоборота к Тао, - позвольте представиться: Ким ДжунМён.